Манипулятор - Страница 14

— Он скоро приедет в Курск, — напомнил Бубенцов, — боюсь, может нам все испортить.

— Если я еще буду думать о нем, то у меня вообще не хватит никаких сил. Пусть ведет себя скромнее. Тебе сообщат, когда он появится в городе?

— Да. Я заплатил дежурным на посту ГАИ. Они позвонят, когда машины Качанова будут въезжать в город.

Петровский кивнул и закрыл глаза.

К больнице они подъехали через полчаса. Святослав Олегович и Паша вошли в здание и направились к реанимационному отделению. У дверей их ждали двое сотрудников Бубенцова. Здесь же на стульях сидела жена и дочка Нечипоренко. Их утешала пожилая женщина в платке, которая гладила несчастную женщину по плечу и что-то тихо ей говорила.

Бубенцов требовательно постучал в дверь. Им открыла медсестра, уже знавшая, что из Москвы приедет очень важный гость. Она молча пропустила гостей в отделение. Бубенцов протянул ей пятьсот рублей. Для медсестры это были немалые деньги — половина ее месячной зарплаты. Они прошли дальше. У дверей палаты, где находился больной, остановились. Паша показал через стекло на больных.

— Их здесь двое. Он и еще один инвалид. Упал в открытый канализационный люк, говорят, что повредил себе печень.

Петровский поморщился и посмотрел рез стекло на обоих лежащих на кроватях.

— Что вы здесь делаете? — услышал он возмущенный голос за спиной и обернулся.

Перед ними стоял молодой человек лет двадцати пяти. Русые волосы, правильные черты лица, пухлые губы и светлые глаза, больничный халат явно великоват. Было заметно, как он смущается, общаясь с посторонними. Петровский с интересом посмотрел на него, затем перевел взгляд на Бубенцова, требуя объяснений.

— Аспирант, — пояснил Паша, — тот самый.

Святослав Олегович развернулся к молодому человеку.

— Я представитель избирательной комиссии, — сообщил он. — Мне нужно знать, что случилось с нашим кандидатом в депутаты. Какое у него состояние?

— Извините, — пробормотал аспирант, — я не знал. Ему очень плохо. Думаю, до утра не дотянет. Обширные внутренние повреждения, кровотечение. Отказала левая почка. Серьезно поврежден мозг. Но сердце пока держится. Хотя я объяснил его супруге, что это одна видимость. Мы уже потеряли его как личность. К сожалению, он не сможет поправиться, это невозможно.

— Что вы предлагаете? — деловито спросил Петровский.

— Отключить аппаратуру и не мучить человека, — ответил молодой человек. — Зачем продлевать его агонию? Всем понятно, что он рано или поздно умрет. По-моему, гораздо гуманнее дать ему спокойно заснуть.

— Вы православный человек? — строгим голосом поинтересовался Святослав Олегович.

— Вообще-то я атеист, — улыбнулся молодой врач. — Трудно быть верующим, когда специализируешься на хирурга.

— А он православный, — заявил Петровский, — и его семья тоже глубоко верующие люди. Представьте, какую боль вы наносите вашим предложением. Покончить с собой — значит лишиться божьего благословения. Для верующих людей такой грех просто мыслим. Не говоря уже о том, что по правилам православной церкви самоубийц нельзя отпевать и хоронить рядом со всеми. Вы понимаете, на какую боль обрекаете его родных и близких?

— Об этом я не подумал, — пробормотал изумленный аспирант, — но раз вы так считаете… Он ведь все равно уже умер. Только сердце пока работает.

— Это вы так считаете, — строго прогорил Петровский, не позволяя собеседнику обороняться, — но его близкие сидят сейчас за дверью. Они молятся о его благополучии. Неужели вы такой черствый человек?

— Я не настаиваю, — выдавил молодой врач, — если вы так думаете. Конечно, мы будем держать его здесь столько, сколько будет работать его сердце. Никто не посмеет отключить больного от аппаратуры без разрешения родных.

— Вот это правильно, — согласился Святослав Олегович, — вы должны помнить то, о чем я вам сейчас говорил. А теперь выйдите к жене несчастного, утешьте ее и подбодрите, она так нуждается в вашей поддержке. И не нужно говорить о поврежденном мозге. Зачем лишать человека последней надежды? Пусть думает, что у ее супруга еще есть возможность выкарабкаться, уйти от неминуемой смерти.

— Конечно, — пробормотал вконец запутавшийся аспирант. — Я прямо сейчас… Извините… я пойду. — И он поспешил отойти. Восхищенный Бубенцов радостно произнес:

— Вы гений, Святослав Олегович. Теперь он будет играть на нашей стороне.

— От этого нам не легче, — прагматично заметил тот, — хотя одной маленькой проблемой стало меньше. Где лечащий врач? Найди мне его.

— Сейчас приведу. — Бубенцов побежал в конец коридора. Петровский посмотрел ему вслед. Паша, конечно, человек проверенный и работоспособный. Но отсутствие инициативы ничем не заменишь. Он всего лишь прекрасный исполнитель. Другое дело Леонид Исаакович. Этот может придумать такую невероятную комбинацию, что никто, кроме него, не поймет истинного мотива сделанного.

Паша вернулся с лечащим врачом, мужчиной средних лет, в помятом белом халате. У него была круглая голова, редкие, словно завитые, каштановые волосы, крупный мясистый нос. Подойдя к Петровскому, он коротко представился.

— Михаил Сидоров.

— Очень приятно. — Петровский пожал протянутую руку. — Я из Центральной избирательной комиссии, из Москвы, Святослав Петровский. Вы, наверно, знаете, что ваш пациент был зарегистрирован кандидатом в депутаты Государственной думы по вашему избирательному округу.

— Он и Качанов, — кивнул врач, — об этом знают все наши жители.